Драматизировать глазами взрослого

Эксперт лаборатории «Живая классика» Алексей Гончаренко о работах участников на сайте «Недоросль»

Коми-Пермяцкий национальный драматический театр имени Горького в восьмой раз проводит лабораторию “Живая классика”, в этот раз ее темой стали “Отцы и дети”. Эскизы выстроились в хронологическом порядке написания текстов. Пушкин, Горький, Щербакова, современная пьеса Дмитрия Ретиха. И оказалось, что в большей степени они говорят, вернее даже кричат, о любви. А прологом стал эскиз “Глазами взрослого”.

Драматург и театральный педагог Дмитрий Ретих предложил участникам студи при театре, в большинстве своем подросткам, разобраться в технике вербатима, что такое взросление. В мизансцене круга, с разброшенными тут и там игрушками участники лаборатории искали “вкус взрослости” и ту самую точку, когда их персонаж повзрослел. Не было никаких обобщений, но становилось понятно, что этот момент происходит, когда человек теряет близкого взрослого или сам впервые вынужден о ком-то заботиться. И эти разброшенные игрушки, и тема заботы стали незапланированным камертоном для последующих эскизов.

Мальчик (Матвей Петров) выходит на малую сцену, ставит табуретку, встает на нее и заявляет название эскиза — “Станционный смотритель”. Это ироничное начало задает тон всему дальнейшему действию, задуманному режиссером Камилем Гатауллиным. В дверях, в контровом свете, появляется фигура мужчины, позже можно будет разглядеть, что у него набеленное лицо, и он сразу нацепит на голову плюшевые беличьи уши. Они сползают на лоб, и их надо иногда поправлять — и это подарок для режиссера и актера, в этом жесте весь Иван Петрович Белкин. Александр Федосеев играет автора активным персонажем-мотором. Он не пушкинский наблюдатель удивительной истории, он автор, актор, буквально все запускает в движение собственными руками. Подает Вырину чемодан с надписью “Досада”, включает по мере необходимости не скрытую за кулисами театральную машинерию.

Анатолий Радостев в роли Смотрителя экономен в жестах, он цепок и ловок в повторяющихся движениях (например, в подготовке к делу складного стаканчика). Это возрастное. Белое лицо Вырина — маска не только мима, но смерти. Перемена произойдет в тот момент, когда красная нить, которую отец и дочь держат в руках будет оборвана, отмечая точный, а потому наиболее болезненный момент сепарации.

В финале вновь появится мальчик, в его руках та же красная нить, за нее он тянет игрушечный грузовик с землей. Анастасия Бражникова в роли Дуни, не снимая грима, сбрасывает маску надменной беглянки, за которой оказывается лицо любящей дочери. Но вернуться к отцу можно только после его смерти, и это не цинично, это нормально. Кстати, эта единственная сцена, в которой Белкин отступает, предоставляя героине своей повести право на паузу.

Антон Свит назвал свой эскиз по “Мещанам” “Я не умею любить”, отказывая в этом умении всем персонажам пьесы Горького. Конечно, это провокация. Безответная любовь называется неумелой. Но вдруг Анатолий Попов в роли Бессемёнова едва улыбнется, заговорив о детях, которые бесят и бесятся. Или Татьяна (Валерия Симакова) заботливо достанет кувшин воды для перепачканного Нила. А потом, несмотря на то. что жизнь свою она тащит волоком, буквально на бегу переоденется в платье с длинной нитью жемчуга, чтобы оказаться в обществе Елены и ее веселых гостей.

Персонажи по-разному тянутся друг к другу, чтобы оттолкнуться как полярно заряженные частицы. Режиссер подчеркивает разобщенность мизансценами. Бессемёнов с женой сидят непосредственно за столом, Татьяна и Петр — на некотором отдалении. Елена настаивает на признании Петра, оба они сидят на подлокотниках кресла, но молодой старательно смотрит в сторону, хотя не убирает свою руку из-под руки девушки. Анастасия Утробина здесь не просто чаровница, она верит, что с этим большим неловким мальчиком, каким его играет Василий Шипицын, можно поделиться любовью к жизни.

“Не дайте мне возненавидеть”, — чеканит в финале Татьяна. “Терпели и терпеть будем”, — не слышит ее отец. Если верть Антону Свиту, то герои прокачали эти свои чувства в ущерб любви. Один Нил (Дмитрий Хорошев) здесь выглядит уверенным, потому что все проверяет на своем опыте. “Ты такой свежий…”, — пытается найти нужное слово Татьяна, и Нил, превращая в итоге все в шутку, нюхает свои подмышки. В этом мире это лучше доказательство собственной витальности.

Виктории Печерниковой досталось удивительное пространство — фойе малой сцены, закругленное, с большими окнами. В повести Галины Щербаковой персонажи уже знают трагический финал и пытаются понять, где каждый из них был прав или допустил ошибку. Таким образом место инсценировки занял коллективный рассказ.

Все присутствуют на сцене и занимаются своими делами даже когда Рома и Юля впервые оказываются дома наедине. Влюбленные подростки забираются на подоконник и играют там свою “сцену на балконе”. Они неловко стягивают друг с друга свитера и прячутся за занавеской, а потом растерянно подбирают не свою одежду. Для взрослых это выглядит смешно. Молодость актеров Кирилла Поносова и Ксении Отиновой примиряет с прозой 1970-х годов, которая в контакте с днем сегодняшним до обидного легко сдает позиции, теряя актуальность для современного поколения подростков.

Интересно и точно выстроен взрослый дуэт персонажей Марины Бенцал и Светланы Суханцевой. Женщины в строгих костюмах того времени, учительница и мать. Но важно, что еще они обе — дочери властных родительниц по-разному проживающие этот опыт. Задумчивая суховатая Татьяна (Марина Бенцал) какое-то время продолжает вести диалоги с умершей мамой, решаясь в итоге на запоздалый бунт. Пышущая гиперактивностью, впадающая в гиперопеку мама Ромы (Светлана Суханцева) заряжается энергией от простого разговора по телефону со строгой матерью из Ленинграда, оставаясь до конца послушной.

Финал известен, и он не такой светлый, как в популярном фильме, только Печерникова неожиданно меняет ракурс. Рома оказывается на первом плане, прямо перед зрителями, в то время как Юля и все взрослые на улице за окнами, вне сценического пространства, она стучат в стекла. И это контраст с прологом: зрители рассаживаются в тот момент, когда все персонажи всматриваются в городскую даль. Окно, обещающее огромный мир за собой, в итоге оказывается оказывается смертоносным.

Режиссер Иван Чигасов представил эскиз по пьесе Дмитрия Ретиха “Площадь защитников неба”. Того самого Ретиха, который поставил первый эскиз “Глазами ребенка”. Того самого Ретиха, который родился в Кудымкаре и вырос в театре. Пьесу можно найти по ссылке — https://lubimovka.art/retih. Если в двух словах, то герой и героиня встречаются в трех разных возрастах в разряженном пространстве, чтобы героиня лишний раз стала приглашенной свидетельницей суицида героя. Спасение ведет к расставанию. И вдруг отношения персонажей Горького на фоне пьесы Ретиха кажутся таким простыми, где есть шанс собрать осколки семьи.

Чигасов начинает действие эскиза за полупрозрачной пленкой. И она намекает на затянувшийся ремонт, а по мере раскрытия деталей сюжета — на шторку в ванной, за которой можно резать вены, а дальше млечный путь, по которому может в космосе ехать одинокое такси. Пленка падает, за ней появляется Зоя, она поднялась без лифта на 19-й этаж, и у нее отдышка. И это ключ к существованию всех шести персонажей, которым не уйти от автора — сбившееся дыхание на том свете. Зою и Марата окружают картонные декорации и мягкие игрушки. Последние — уютные, яркие, любимые — станут дублерами, которым предстоят разрезанные лапы и прыжки из окна.

Пассажирку такси, третье явление Зои, играет Вера Чугайнова, яркая характерная актриса с печальными глазами, а еще мама драматурга. Так эскиз “Площадь защитников неба” стал на лаборатории самым ярким воплощением темы отцов и детей.

Алексей Гончаренко