Из своей версии пьесы «С любимыми не расставайтесь» московский режиссер Татьяна Воронина изгнала конкретное володинское время, в ней правят сегодняшние реалии, нравы и ритмы. Спектакль стилизован под бродилку и превращен, как сказано в подзаголовке, в «свадебное путешествие». Он начнется с развеселого пролога, когда многочисленные пары невест и женихов, прежде обжимавшиеся в разных углах зрительского фойе, ввалятся шумной гомонящей вереницей на сцену прямо через зрительный зал. Он будет длиться в бесконечном кружении толпы, которая по ходу дела разобьется сначала на супружеские пары, а потом — на одиноких людей, подгоняемых движением поворотного круга, и сомкнется воедино снова. Закончится все внезапным ступором после традиционного Катиного вопля: «Я скучаю по тебе!» — очень странно. Справа над сценой, в мерцании зеленоватых электрических лампочек вспыхнет огромными нескладными буквами расхожее утешение: ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! И вроде бы надпись эта должна восприниматься как чистое обещание happy end’а после невзгод и проблем, обозначенных в спектакле. Но нет. Холодное мерцание лампочек тревожит, будоражит, превращается, скорее, в наше проявленное желание счастливого финала, которому вряд ли суждено сбыться. И потому такие славные привычные слова воспринимаются, скорее, как предложение зрителям и дальше, уже после спектакля, не перестать тревожиться о том, что было сыграно в этот вечер на сцене.
Сценограф Любовь Мелехина открыла оркестровую яму, сам провал ее обвела гирляндой светящихся лампочек. Уже когда новобрачные с гиканьем бегут по мостику, рискуя в эту яму свалиться, возникает ощущение капкана, опасности, связанной с самой женитьбой, с узаконенной теперь зависимостью этих людей друг от друга. Навстречу им из глубины сцены движется высоченный подиум с двумя лиловыми монументальными фигурами мужчины и женщины, похожими на равнодушных вершителей судеб. Женщина потом станет судьей, а мужчина — массовиком-затейником. Так режиссер поляризует образ реальности, управляемой двумя деперсонифицированными началами: бездушно официозным и безжалостно развлекательным. Но и сцена с фотографом пойдет на том же подиуме, опрокидывая наметившуюся было картину биполярной серости. Там в вышине возникнет маленький, нелепый у Дмитрия Хорошева человечек не от мира сего, к которому Митя мог приревновать Катю только в окончательном умопомрачении, а на узком полотнище, уходящем ввысь, будут сменяться проекции фотографий прекрасных женщин, какие-то таинственные отблески, линии, буквы — среди них окажется и портрет Кати. Так открывается в спектакле магия человеческого пространства, мир другой, полный поэзии, стихов, песен. Здесь голосок Новеллы Матвеевой соседствует с бушующим роком, а тексты Володина, Вампилова Розова, Рощина, Александра Гельмана — со стихами Шпаликова и — о, да! — Веры Полозковой.
История Кати и Мити с пьесой не расходится, они так же любят друг друга. Но у Володина проступал дополнительный, важный мотив их разрыва — несвобода каждого в несвободной стране, прораставшая в Мите, а судья был символом и стражем государственной неволи. И там достоинство свободы бунтовало в Кате. В кудымкарском спектакле иначе. Тоненькая белокурая Мария Демидова играет лишь Катину покорную любовь, печаль, оскорбление, натянутые нервы и абсолютную принадлежность к вертикальному миру высоких рефлексий, и понятно, что все это смешение закономерно взрывается в финале болезнью. А красавец Митя у Артема Радостева совсем прост. Он упертый, наглухо закрытый, крепко стоящий на ногах человек, живущий по общепринятым правилам — и только. Его и Ирина, — сыгранная Валерией Симаковой не, как обычно, туповато-хитроватой разлучницей, а личностью надломленной, сложной, — утомляет. Митя лишь в финале примиряется с иноприродностью Кати, силу своей любви к ней осознав в полной мере, только прорвавшись в больницу.
В кудымкарском спектакле сюжет Кати и Мити стержневой, но не самый важный. Эта и все прочие разводящиеся пары выныривают из толпы и ею поглощаются снова. Режиссер создает для отдельных персонажей моменты публичного одиночества среди бурления городской жизни, но вновь и вновь возвращает их в человеческий водоворот. Вот люди побежали с работы под воображаемым дождем. Вот, с отвращением прижавшись друг к другу, тупо трясутся в битком набитом воображаемом автобусе. Вот расселись за вполне реальными столиками поместившегося справа в глубине сцены кафе, зазвенели посудой и воскресными голосами под ироническим взглядом клоунессы-официантки, придуманной режиссером как лицо от театра. Но то и дело в пульсирующем ритме спектакля их словно подхватывает какая-то неведомая сила, сбивает в толпу, несет на поворотном круге сквозь строй голых разнополых манекенов в человеческий рост, помещенных в левом углу сцены. Застывшие имитации человеческих тел, отвратительные в своем пластиковом совершенстве, похожи на выставленные напоказ пустые души. Им уже хорошо, спокойно и несуетно.
Российский журнал «Петербургский театральный журнал»