Лаборатория под таким названием прошла в Коми-Пермяцком национальном драматическом театре имени М. Горького в четвертый раз. Руководила лабораторией молодой режиссер Юлия Беляева, которая хорошо знакома с труппой Коми-Пермяцкой драмы, уже поставила в Кудымкаре два удачных спектакля и сейчас работает в театре. Заявок на участие в лаборатории было много, победили те, чьи экспликации показались наиболее убедительными. Сразу надо сказать, что вся классика оказалась живой. Иногда даже слишком. Но это, на мой взгляд, лучше, чем выглаженные иллюстрации классических пьес!
Пьесу Горького «Последние» Мария Сапижак (ВШДСИ «Школа Г. Дадамяна», мастерская Б. Морозова) перенесла в сегодняшний день. Хотя пьеса настолько современна, что почти не сопротивляется актуализации. Полицмейстер Иван Коломийцев — это сегодняшний, хамоватый и уверенный в своей безнаказанности, полицейский чин (Александр Федосеев). Его жена Софья (Галина Никитина) и брат Яков (Александр Власов) — тоже современные люди, но совестливые, стыдящиеся того, что происходит в их семье. И эти актерские работы очень интересны. А вот с детьми Коломийцевых режиссер не разобралась. Все сразу играют негодяев, а не живых людей, и следить за этим не очень интересно. Но в этом эскизе важно другое. Три девушки (Мария Демидова, Валерия Симакова и Анна Окулова), которые играют Любовь, Надежду и Веру, предстают на авансцене в качестве очевидцев и участников сегодняшних молодежных протестов. Они шепотом произносят стихотворные строчки, песенные тексты Егора Летова, читают документальные свидетельства тех, кого схватила полиция, — словом, это именно те молодые, один из которых стрелял, или якобы стрелял, в Коломийцева в пьесе Горького. Осталось только придумать прием, благодаря которому они в какой-то момент оказываются в пространстве пьесы. Пока это очень формально.
«Вальпургиеву ночь, или Шаги Командора» Венедикта Ерофеева предложил Павел Артемьев (ГИТИС, мастерская Л. Хейфеца). Интересно придумано пространство эскиза. Зрители сидят на сцене. Наверху, в амфитеатре, отгороженные от всех стенкой ложи, сидят врачи, в проходах зала стоят кровати. А на авансцене — только что поступивший больной Гуревич (Артем Радостев), и его беседа со старшим врачом (Эдуард Щербинин) больше похожа на допрос. В огромный монолог Гуревича режиссер включил еще текст из поэмы «Москва — Петушки». И перед нами не просто Лев Гуревич, а, безусловно, лирический герой Ерофеева. То есть, почти он сам, Веничка. Поэт алкоголизма, концептуальный пьяница. Герой эпохи безвременья. Его блистательными интеллектуальными текстами мы упивались, как он сам упивался бормотухой и коктейлем «Слеза комсомолки». Сейчас уже не могу вспомнить, в чем был протест? Что же нас так «упивало»? Может быть, ощущение полной свободы этого героя, который плевать хотел на окружающую его действительность? А у нас плевать не получалось. Потому что мало кто из нас мог достичь градуса нетрезвости ерофеевского героя. Это я от своего поколения говорю, которое спивалось в том числе и при одобрении высокой литературы. И пытаюсь понять: не устарел ли этот градус нетрезвости и свободы?
Речь Гуревича перед врачами занимает почти все время эскиза. Радостев — актер обаятельный и органичный. Но тут природного обаяния мало. Тут надобно сочетание как бы наивности и ерничества, интеллектуального издевательства. Тонкая грань, почти неуловимая. И до нее артист не доходит. Сцена с сумасшедшими занимает всего несколько минут, она сделана прекрасно. Артисты театра замечательно играют все стадии сумасшествия. Но поскольку в условиях этой лаборатории не предусмотрен показ всего текста (что, на мой взгляд, неверно), то эскиз заканчивается приходом Гуревича в палату. И выяснить градус современности текста не получилось. Так что вопросы остались. И к пьесе как классическому уже тексту, и к эскизу.
Алексей Золотовицкий (ГИТИС, мастерская О. Кудряшова) обратился к старой проверенной классике — «Игрокам» Гоголя. Каких только «Игроков» я не перевидала в своей жизни! Но всегда это были очень серьезные спектакли о времени, о жизни. К игре и к игрокам наши целомудренные режиссеры всегда относились с позиций высокой сатиры. Молодой Алексей Золотовицкий про сатиру и не думал. И слава Богу! Спектакль идет в фойе малого зала. В два ряда столы, за которыми сидят зрители. В проходе играют артисты. Как выяснилось, режиссер очень хорошо осведомлен о состоянии игорного бизнеса в России. А состояние его, оказывается, плачевно. И нынешние игроки ездят играть в белорусские казино. Вот в таком казино и проходит действие. Вся компания мошенников — обычные обыватели, которых объединяет страсть к игре. Все они очень смешные. И само действие уморительное, с живыми и точными оценками, каскадом импровизационных трюков и штучек. Даже случайно заевший замок в двери был блестяще обыгран во славу комедийной суматохи. И это, наверное, самое важное в эскизе.
Трудно вызвать смех в классической комедии. Тем более в такой серьезной, как «Игроки». А здесь невероятно смешны все. И Ихорев — явно отставной военный (Александр Федосеев), и Утешительный, поменявший пол и ставший томной и загадочной Утешительной в исполнении Галины Кудымовой, и взбаламученный пенсионер Швохнев (Анатолий Попов), и жеманный Кругель (Эдуард Щербинин). Все они не опасны, не инфернальны, и никакой в них вроде бы нет тайны. Но они умопомрачительно комичны. Артисты Коми-Пермяцкого драмтеатра умеют и любят играть комедии. И тут они повеселились на славу! Это было пиршество комедийного, праздничного представления.
Последний эскиз был по «Дьяволиаде» Булгакова. Его представил Александр Серенко (РГИСИ, мастерская А. Праудина). Все обещанное, вроде бы, есть в эскизе: и перевертыши, и нелепицы, и даже роковые случайности. Не получилось только жанра «дьяволиады». И кто его знает, что это за жанр? Потому что при серьезнейшем анализе текста Булгакова режиссер не смог найти необходимый для него способ актерского существования. Поэтому артисты решили найти его сами, методом проб и ошибок. Известно, что при этом получается. Получается актерский «праздник непослушания». На сцене все взлетало, скакало, кричало, пело, но, увы, сама история потонула в актерском шуме. Но это ничего. Так бывает. Лаборатория на то и лаборатория, что она дает право на ошибку.
А молодые режиссеры, поставившие взрослых классиков, получили отличный шанс на постановку в хорошем театре. И уж то, кто как смог им воспользоваться, — это вопрос их подготовленности, таланта и удачи, которую в театре никто не отменял.