«Наша память – это не холодильная камера, она ничего не хранит в застывшем виде» — это фраза из книги великого режиссера Питера Брука. Конечно, воспоминания возникают вдруг, иногда неожиданно, а иногда к случаю. И наша память – это какие-то вспышки, звуки или краски. Словом, моменты. Вот ими я и поделюсь.
Мое знакомство с коми-пермяцким театром началось в Перми, куда театр приехал на гастроли с несколькими спектаклями. Кажется, это был 1986 год. Помню, что «Зойкина квартира» Булгакова удивила меня высокой театральной культурой. Галина Ивановна Шавкунова играла главную роль. Никто не понимал, да и сейчас не очень понимают, как играть это неизвестное нам время. А артисты из Кудымкара сыграли эту пьесу почти как русскую классику. Подробно, психологически точно, не как фельетон и не как комедию. Я на всю жизнь запомнила Шавкунову, которую потом видела много раз уже в Кудымкаре. Ее прямую спину, ее манеры и то, как она сыграла безнадежную любовь Зои Пельц к Обольянинову. Она обладала прекрасным чувством стиля и на сцене, и в жизни. На тех же гастролях я впервые увидела Художественного руководителя театра Владимира Дмитриевича Гуляева и то, как сдержанно, интеллигентно он вел себя на обсуждениях спектаклей. Еще посмотрела спектакль «Дети Ванюшина» и, конечно, меня поразил тогда Владимир Мазеин. Не в каждом театре встретишь такого актера и такую крупную личность. Вот эти моменты во мне и остались.
Галина Шавкунова, Владимир Мазеин и Владимир Гуляев в спектакле «Вишнёвый сад» А. Чехова
А потом я впервые приехала в Кудымкар. Увидела деревянное, выкрашенное в голубой цвет здание театра, прошла по широченным половицам в маленький кабинет Гуляева и влюбилась в этот театр навсегда. В этом уютном деревянном доме легко дышалось, в зале была прекрасная акустика, и как будто его оберегали духи тех, кто когда-то создал этот театр. В общем, «намоленное» было место, как говорят театральные люди. Когда этот Дом разрушали, многие жители приходили прощаться с ним.
Перед поездкой меня осмотрела Ирина Моисеевна Корчмарская, легендарная женщина, заместитель председателя пермского отделения СТД, и строго спросила: «А резиновые сапоги у вас есть?» Сапог у меня не было. Были дорогущие модные ботинки из лаковой кожи, которыми я очень гордилась. «В них ехать нельзя!» — безапелляционно заявила Корчмарская. Выезжать надо было завтра утром, рейсовым автобусом. И я немедленно побежала в ЦУМ. Там нашлись страшные литые сапоги невнятного цвета. Я послушно купила их, понимая, что в этих сапогах мой образ будет разрушен бесповоротно. Запинаясь нога за ногу, я ходила от гостиницы в театр по вполне нормальному асфальту в черной шляпке, модном пальто и в этих проклятых сапогах, ловя на себе удивленные взгляды актрис, которые впархивали в театр на каблучках. Но некоторые жители дальних районов были в сапогах и мыли их веревочной шваброй в длинном корыте, стоящем у входа в театр. Я принципиально присоединялась к ним. О, это прекрасное корыто… Не убирайте его, пожалуйста, никогда!
Кстати, в этой первой поездке я смотрела «Изобретательную влюбленную» Лопе де Вега. И как начинающий критик получила очень важный урок на всю жизнь. Текст пьесы был сильно сокращен, а тогда это было не так принято, как сейчас. И я сказала об этом на обсуждении. Режиссер, приглашенный на постановку, не моргнув глазом сказал, что ничего подобного, сокращений в тексте никаких. Он же не мог знать, что текст пьесы я знала наизусть. В подростковом возрасте в городе, где мы жили, я ходила на «Изобретательную влюбленную» столько раз, сколько шел спектакль, то есть тридцать семь, кажется. И я легко и непринужденно сказала: «Как? А вот эта сцена на Прадо? Ее ведь не было…» И начала шпарить сцену наизусть. Потом до меня дошел слух: артисты решили, что я все пьесы знаю наизусть. Но именно тогда я поняла, что надо перечитывать перед спектаклем все тексты. Мало ли что…
А еще через много лет до меня дошло, что Корчмарская меня готовила к худшему, потому что в ее жизни в Кудымкар надо было ездить через тяжелые испытания. Вот фрагмент из ее книги «За что я люблю театр. И не только его…»: «Находимся в Лысьве (с московским критиком). Мороз лютый. Впереди – далекий Кудымкар. Теплые «Икарусы» еще не ходили, добираться надо на поезде до станции Менделеево и на холодном автобусе — в Кудымкар. Из Лысьвы даю телеграмму в Кудымкар, чтобы к поезду в Менделеево прислали автобус с двумя парами валенок и четырьмя тулупами. Нас встретили. Мы закутались каждый в два тулупа, ехали около пяти часов: дорогу замело, на некоторых участках движение шло долго только в одну сторону: пока колонна бензовозов и грузовиков с лесом не пройдет, встречный транспорт стоит. Тулупы не спасли. Приезжаем, надо выходить из транспорта, а ноги не слушаются. Решаем, чтобы не заболеть, пойти в столовую. Выпиваем каждый по полстакана водки (!) – ни в одном глазу! В гостинице (старой, деревянной) есть одно место в 12-местной комнате, там женщины. И свободен одноместный номер. Естественно, я – к женщинам. Посреди комнаты печь. Все население комнаты около нее. Меня пускают к огню. Отогреваюсь. Собираюсь на вечерний спектакль. Женщины решают, что я ненормальная: «Ты чего, завтра не сходишь? Вся оледенела!»
Ирина Моисеевна нежно любила этот театр, дружила с Гуляевым, со многими артистами и поэтому очень ревностно наставляла меня, начинающего критика. Не только про сапоги. Как говорить, как себя вести, и, самое главное, как любить артистов. Всегда, когда мы приезжали в Кудымкар вместе с ней, она, выпив рюмочку после всех спектаклей и обсуждений, просила Владимира Дмитриевича спеть коми-пермяцкую песню «Каменный цветок». И он пел, мягким, чуть приглушенным голосом и смотрел куда-то далеко, через стены. И те, кто были вместе с ним в кабинете, негромко подпевали ему. Именно тогда я поняла, как музыкален коми-пермяцкий язык, как дорог он Гуляеву, который многое сделал, чтобы родной язык сохранялся хотя бы в театре. И эти моменты не забуду никогда.
Станислав Мещангин
Почти с каждым из артистов связаны у меня какие-то истории, иногда длиною в десятилетия. Когда я только начинала преподавать в Пермском институте культуры историю театра, студенты моего первого заочного курса оказались либо моими ровесниками, либо даже постарше. Это был яркий курс, руководил которым Лев Футлик, создатель знаменитого тогда на всю страну Народного театра молодежи. Среди его студентов был красивый брюнет, Станислав Мещангин. Помню, мелькнула мысль, что, наверное, цыган или кавказец. Вот же я удивилась, когда, приехав в Кудымкар, обнаружила его среди артистов театра. Актерские работы его я не видела. А вот спектаклей видела много. Очень талантливый был режиссер. Его «Гузи да Мези» был хитом на два десятилетия, стал визитной карточкой театра. Анатолий Радостев и Василий Макатерский работали в нем виртуозно, феерически смешно. Они создали лукавый, наивный, игровой мир коми-пермяцкой сказки. Он побывал на фестивалях самого разного уровня, от региональных до международных, от «Театров малых городов России» до «Золотой маски плюс». Знаю, что в Кудымкаре были зрители, которые ходили на него столько раз, сколько он шел в родном городе. Да и я смотрела его не меньше десяти раз в разных городах.
«Гузи да Мези»
А спектакль Мещангина «Уйди-уйди» по пьесе Н. Коляды, который был поставлен в самые тяжелые для театра годы, и играли его в уже разрушенном театре на месте бывшего буфета, объездил, кажется, всю Россию. Никогда не забуду, как шли мы с критиком Владиславой Куприной после спектакля, всхлипывая и утирая слезы, и наткнулись на Валентину Мещангину, которая, съежившись, сидела в углу. Мы бросились ее поздравлять с замечательной ролью, а она испуганно спросила: «А вам правда это нравится? А вот зрителям – нет. Они говорят чернуха». Помню, мы тогда связались с Николаем Колядой и попросили взять его в афишу своего фестиваля «Коляда-plays». Он взял с неохотой. Афиша была уже сформирована. А когда они сыграли, рыдающее жюри еще за два дня до конца фестиваля заявило, что это Гран-При. И что это лучшая женская роль. А Коляда и на спектакле-то не был. Его это так задело, что потом он пригласил этот спектакль в свой театр в Екатеринбург и продал билеты по большим ценам. Позже театр с этим спектаклем победил на фестивале «Театры малых городов» и тоже получил приз за главную женскую роль и поехал с ним в Москву. В Москве я снова смотрела спектакль, он произвел на публику ошеломляющее впечатление. После спектакля Евгений Миронов подарил Валентине Мещангиной букет и встал перед ней на колено. Красивый был жест! А Татьяна Догилева, которая до этого была председателем жюри фестиваля «Театры малых городов», пришла снова и привела с собой целый ряд своих фанатов. Потом «Уйди-Уйди» был на «Володинском фестивале» в Питере и покатился по всем фестивалям России. Станислава Андреевича я всегда звала Стасиком, а он меня Татьяной Николаевной. Хотя мы оба сильно постарели, но он для меня все равно оставался молодым, талантливым студентом, а я оставалась его «преподом». И кажется, ему это было приятно.
«Уйди-уйди»
Листаю старые фотографии и вспоминаю, как приехали после Щукинского училища Анатолий Попов и Галина Кудымова. После выпуска в театр вернулись шестеро, а работать остались только они и Марина Рукавицына. Галина и Анатолий играли очень много, быстро стали ведущими артистами. Яркие, красивые, талантливые — Гуляев очень боялся, что они уедут, времена наставали тяжелые. Но они все выдержали, не уехали. Я очень хорошо помню многие их роли, но как вспышка, в памяти навсегда осталась русская песня, которую Галина пела вместе с Мещангиной, а номер этот поставил Анатолий Попов. Гениально они пели. И это был потрясающий мини-спектакль.
Когда-то, приехав в Кудымкар, главный режиссер пермского театра оперы и балета Георгий Исаакян, который был тогда председателем Пермского отделения СТД, услышав артистов, поразился: «Откуда у них такие голоса? Это же природой поставленные голоса. Они бывают у тех, кто в степях родился. А они – лесные жители». Я ответила ему, что, наверное, в лесу легкие по-другому дышат, полной грудью, хотя это старое выражение. Так уже давно не говорят. А зря. Хочу, чтобы коми-пермяцкий театр всегда дышал полной грудью.