«Даже ребенок в утробе матери тогда являлся участником войны…»
Дети войны. Что нам известно о них? Людей этой категории миллионы: начиная с тех, чье детство оборвалось 22 июня 1941 года и, кончая теми, кто появился на свет в первые дни мая 1945 года. Всех, родившихся в эти годы, с полным основанием называют детьми войны. А драматург М.Рощин детей, родившихся в годы войны, назвал её участниками: «… Даже ребенок в утробе матери тогда являлся участником войны». Конечно, взрослые, как могли, оберегали детей от тяжелых проблем. Но даже те, которые не соприкоснулись напрямую с боевыми действиями, своим трудом и помощью взрослым в решении бытовых (и не только) проблем косвенно приняли участие в войне и внесли свою посильную лепту в дело Победы. Они рано повзрослели, ведь их родители либо непосредственно участвовали в военных действиях, либо отдавали все свои силы на трудовом фронте, где работал лозунг: «Всё для фронта! Всё для победы!». Как известно, в среднем ребенок начинает осознавать себя как личность с 3-4 лет. С этого возраста и на всю жизнь сохраняются первые яркие воспоминания об окружающем мире. Дети, родившиеся примерно с 1936 года по 1943 год, пришли к осознанию своего места в мире уже во время войны. В канун 70-летия Великой Победы мы встретились с представителями этого поколения – ветеранами театра. Тема военного детства легла в основу нашей беседы.
Галина Ивановна Шавкунова, заслуженная артистка РСФСР
(родилась в 1938 году)
— Мы жили в Казахстане. Папу забрали на фронт. Мама работала на эвакуированном к нам Заводе поршневых колец из г.Мичуринск. Тогда у нас все, кто мог, рыли котлован для его строительства. Мы оставались дома с младшей сестренкой. Я, как старшая, должна была, проследить за сестренкой и по дому посильные работы выполнять. Начала трудиться с 5 лет. Жили тяжело. Не хватало еды. Спасала корова. Не было сахара. Все время хотелось сладкого. Но бабушка была травницей, и хоть как-то возмещала отсутствие сахара солодкой. Катастрофой было отсутствие соли. Питались овощами с огорода. Бывало их крали подчистую. Очень мало было хлеба. Летом спасались ягодами, грибами. Детей старались все-таки как-то кормить. Понимаю, что мама сама часто голодала. Бывало, давали что-нибудь съедобное родственники (тетя была поваром, что-нибудь придумывала), соседи, знакомые. Выживали, как могли. Эта жизнь закалила меня, научила трудолюбию, и в последующей жизни в проблемные моменты научила поступать благоразумно.
Людмила Ильинична Столярова, заслуженная артистка РСФСР
(родилась в 1942 году)
— Из той поры запомнился 2-этажный дом, что напротив РМЗ, где мы жили. Света не было. Сначала жгли лучину, позже появилась керосиновая лампа. Питались очень скромно. Редька с картошкой да луком на воде, чуть заправленной уксусом. Или ели просто лук, разрезанный на 4 части. В садике, куда я ходила, кормили кашей на воде, тоже с луком. Спали на голых раскладушках. Из постели было одно одеяло, принесенное из дому. Я постоянно ощущала холод. Мерзли ножки, ручки, спина. Когда отощала, меня определили в санаторный садик. Вот там кормили лучше, а хлеба было, сколько хочешь. Много радости приносила елка, поставленная к Новому года и в садике и дома. Игрушки были сделаны из бумаги и картона, раскрашены в разные цвета. Они висели на ниточке, вертелись и создавали приятное впечатление. А еще нравились шарики из ваты и папье маше. И были стеклянные шары, видимо, сохранившиеся от лучших времен. Очень редко появлялись в нашей жизни конфеты. Поэтому постоянно хотелось сладкого. Да и вообще, я всегда хотела кушать. Какие-то овощи в нашем доме были. Собирали в пойме Иньвы щавель, пиканы. Отваривали в воде и ели. Мама преподавала в педучилище, папа играл в театре (по состоянию здоровья его не взяли на фронт). Им заниматься нами было особо некогда. Мы с братом Рудиком (впоследствии заслуженный артист Рудольф Караваев – прим. автора) занимали себя сами. Помню, мне часто хотелось что-нибудь изображать, играть в театр. И мы, с детьми на ступеньках перед старым театром организовывали всякие представления. С одноклассницей и подругой Кирой Сикевской (внучкой П.И.Субботина-Пермяка- прим. автора) часто работали в театральном огороде, который располагался ниже здания театра и был предназначен для его работников. Я рано научилась и полюбила читать. Книг дома было мало, брала их в детской библиотеке. Однажды я прочла фамилию Станиславский и была восхищена ею. Она казалась необычной и необыкновенно красивой. А когда прочла книгу Станиславского – была потрясена. Из своего военного детства я вынесла очень важное и навсегда полезное: терпение, закалку. Я даже холод с той поры переношу легко.
Альбина Васильевна Крохалева, актриса
(родилась в 1937 году)
— Я родилась и росла в Кудымкаре. Здесь в отличие деревни с питанием было хуже. Нас выручала грядка, которую дали маме (актриса Екатерина Сакулина — прим. автора) в театральном огороде. Тогда театр много ездил с гастролями. Поэтому мамы часто дома не было. Нас с братом отправляли в пионерский лагерь или в деревню. Отец ушел в армию в 1938 году, надеялся, что скоро вернется домой. Он был перспективным актером, закончил первую национальную студию при театре. Звали его Василий Иванович Нешатаев. Перед окончанием службы он написал маме письмо с просьбой передать в театр, что он возвращается к своим ролям. А тут грянула война. В 1942 году папа погиб. Мы со старшим братом Иваном часто были одни. Не ссорились. Я слушалась его. Чаще были голодные. Собирали пиканы, кислицу, начинающие формироваться шишки на елках на Красной горке любили собирать. Бывало, и травились чем-нибудь. Всякое было. Бывало, поревешь от того, что кушать хочется, и дальше живешь. Мы понимали, что ничего не изменить. Приходилось делать всё самим и учиться всему. Всю жизнь мечтала путешествовать, а приходилось сидеть дома.
Николай Александрович Крохалев, заслуженный артист РСФСР
(родился в 1936 году)
— В 1945 году я окончил первый класс. Запомнил праздничный митинг возле Крохалевского сельсовета по случаю победы. Конечно, невозможно забыть бесконечный труд. Он был обязательным, и даже мысли не было о том, чтоб как-то отлынивать. Хотя, как всякому ребенку, хотелось бегать, играть. Выполняли всякую работу. Работали классом на сельхозработах. В каникулы я трудился наравне со взрослыми на трудодни. Когда кормили за работу. Особенно тяжело было крутить зерновую молотилку – голова кружилась. А иногда посылали косить серпом траву в труднодоступных местах. Тоже не очень приятное занятие было. Грозила опасность скосить мизинец вместе с травой. Тяжело было боронить верхом на лошади, т.к. это надо было делать ночью. Для того, чтоб не заснуть, мы, ребята ловили полевых мышей и развешивали их перед собой на дуге лошади. Это бодрило. С огромным нетерпением ждали утреннюю зарю, чтоб нас отпустили домой спать. Самая интересная работа была возить копна верхом на лошади. Мечтали тогда об одном – поесть. Хотя у нас была корова, и мы голодали меньше. А еще я мечтал поскорей освободиться от работы и бежать смотреть в клубе кино. Деньги для него я выручал от продажи молока. Помню, как отца в 1941 году взяли на фронт и в этом же году он погиб. Похоронен он под Ленинградом. Он награжден медалью «За оборону Ленинграда». Я был на его могиле. А мама болела пороком сердца, но, несмотря на это, «трубила» от зари до зари. Выбора не было ни у кого.
Николай Егорович Софронов, актер
(родился в 1942 году)
— Родился и рос в Кудымкаре. Помню себя с 4 лет, особенно эмоциональные моменты. Помню, как ходили со старшим братом в магазин и я держал в руках продовольственные карточки, понимая, что идем за продуктами! Всё время хотелось есть. А брат рассказывал, как где-то раздобыл копыта и был этим безмерно счастлив. Из них можно было сварить суп, холодец. Был печальный для меня случай. Мама решила крестить меня. Для этого надо было идти пешком в Ёгву, это в 14 километрах от Кудыкара. Мне она сказала, что там будут кормить. И я пошел туда босиком. На обратном пути я от обиды ревел. На всё остальное не обижался. Воспринимал это как данность. Другой жизни я не видел и не ведал о ней. А комплексы были, конечно. К примеру, в трескучий мороз в школу я ходил в резиновых сапогах. Лучше так, только не в лаптях. Стеснялся их. Сухой паек в школу составлял кусок хлеба, посыпанный солью или сахаром.
Как все дети, играл в «войнушки». Нашим оружием были еловые шишки. Любил ходить в кино. Фильм, который меня потряс в детстве – это «Повесть о настоящем человеке». Мне очень полюбился Алексей Маресьев. Не чурался чтения. Меня тетя записала в библиотеку Сельхозтехникума и я стал брать там книги и читать. Закончил школу-семилетку, потом выучился на каменщика. А стал артистом.
Отца не видел. Он ушел на войну, когда я был маленький. И он меня не видел, только знал, что я родился. Он погиб в 1942 году. Похоронен на станции Котлубань под Сталинградом.
Владимир Дмитриевич Гуляев,
режиссер, народный артист РСФСР,
художественный руководитель театра в 1969 -2000 г.г. (родился в 1931 г.)
Когда в первый раз я услышал слово «война», оно мне ни о чем не говорило. Я видел волнение людей и не понимал, в чем дело. Да и мало кто из моих ровесников знал, что принесет война. До 1943 года тягости военного времени мало испытывал. Я был под прикрытием и меня война не «пробивала». Дело в том, что мой отчим работал заместителем начальника Пожарной части, был на хорошем счету. Я не понимал, почему все идут на войну, а он нет. А он освобождался от военной обязанности по причине того, что нужен был на том посту, котором работал.
И вот наступил 1943 год. Отчиму надоело оставаться в такой ситуации. Он пошел в военкомат и написал заявление с просьбой отправить его на фронт. Когда он уходил, впервые обнял меня и сказал: «Ты один остаешься, помогай маме». Это были его последние слова в мой адрес и в то же время по глубине чувств первые. Я понял, что уходит от нас хороший человек. Ощущение от его небритой щеки я запомнил на всю жизнь. Надо отметить, перед отправкой на войну он усыновил меня, чтоб мама получала пособие за меня.
И начались наши неприятности. Нас выселили из жилья, так как оно предназначалось папе по службе в пожарной части. У мамы на руках в это время было 3 детей. Мы потеряли угол, а вместе с ним свободу. Получали несправедливые притеснения семьи. В основном на маму. На неё свалилась невыносимо сложная жизнь. Она работала в госпитале. Я хоть как-то старался помогать ей. На руках таскал к ней младшего брата, чтоб она могла покормить. Жили очень тяжело. Постоянно не хватало хлеба. Я мечтал о том, что когда кончится война, я смогу съесть хлеба целую буханку.
Помню случай. Везли масло в бочке. Она опрокинулась и масло вылилось на дорогу. Люди, узнав об этом, бросились туда. Они собирали масло, сгребая его вперемешку со снегом и лошадиным пометом. Дома оттаивали это месиво и вылавливали масло. Рассказывать хочется в первую очередь о еде. Вспоминается чувство постоянного голода. От истощения я лежал в больнице.
Яркое, незабываемое впечатление осталось в памяти от того, как с площади уходили на фронт. Это были слезы, причитания, частушки, звуки гармошки. Люди прощались так, как будто видят друг друга в последний раз. Такое вселенское горе я не видел ни в одном фильме о войне. Если бы я работал в кино, то непременно бы снял этот накал страстей, эту панораму человеческого горя.
Поскольку рядом был театр, я стал потихонечку двигаться в его направлении. У друга там работала мама. И мне удавалось туда попадать. Помню артистов, которые видимо были эвакуированы в Кудымкар. Помню и наших. Летом с девчонками организовывал свой театр. Мы сами мастерили деньги, на которые зрители покупали билеты на наши представления. Смотрел приезжих артистов. Чаще это были лилипуты.
Помню, как каждое лето мы классом выходили на реку и вылавливали негодные бревна (обрывки, обломки) для школы. Бывало, «под шумок» я таскал и домой. Это безрассудство дорого обходилось маме.
А однажды у одного парня я увидел красивый ножик. Мне так сильно захотелось его, что я попросил продать мне. Парень согласился на четких условиях: «Будешь мне целый месяц таскать свой сахар и талоны на хлеб». И я пошел на это… Иду с этим ножиком, любуюсь. И вдруг спотыкаюсь и падаю. Ножа, как не бывало. До одури искал – не нашел. Мама обнаружила отсутствие талонов, не стала разбираться… Оказался рядом топор, она схватила его и бросилась на меня. Я взял на руки сестренку и кинулся бежать в сторону церкви. Залегли там в картофельной ботве и просидели допоздна. Мама отошла и начала искать нас.
…И кто её осудит?! Чтобы сполна понять то время, надо было его пройти.
Слушаешь эти рассказы и трудно не согласиться с Михаилом Рощиным… Удивительно, но никто из них не сетует на судьбу. Каждый из них понимает, другого было не дано и надо было делать то, что ты должен. Они всегда жили по этому принципу и живут.